Специально для ИноСМИ
ИноКнига: «Как The Beatles раскачали Кремль»
© Фото public domain
Сюжет: ИноКнига
- 03/11/2012Пол Маккартни: Йоко Оно не разрушала The Beatles ("The Guardian",Великобритания)
- 15/10/2012Почему шестидесятые были Золотым веком ("The Independent",Великобритания)
- 24/06/2012Почему Beatles до сих пор так популярны? ("BBC", Великобритания)
Комментарии:36
В конце апреля 2013 года в издательстве Bloomsbury вышла книга извесного британского документалиста Лесли Вудхеда (Leslie Woodhead) «Как The Beatles раскачали Кремль: нерасказанная история одной громкой революции» (How the Beatles Rocked the Kremlin: The Untold Story of a Noisy Revolution). В годы Холодной войны Вудхед работал военным переводчиком с русского и прослушивал радиопереговоры советских пилотов, садившихся и взлетавших из аэропорта Восточного Берлина. Предлагаем вам отрывок из его книги о битломании в СССР.
Глава 22
В день концерта в Киеве стояла вязкая жара. К десяти утра начали собираться отряды дуболомов-охранников, которые патрулировали периметр гигантской сцены, что-то бормоча в свои рации. За ночь бригады рабочих преобразили сердце Киева, все вокруг уменьшилось в размерах, позолоченные фонтаны сжались на фоне огромных экранов, а поперек старых мощеных улиц возникли бетонные заграждения.
Моя съемочная группа — Роджер Чемпен из Лондона и его украинские ассистенты — походила на семью беженцев, покидающих зону боевых действий. Из-за концерта весь центр город был перегорожен пунктами проверки, и мы изрядно взмокли, таская туда-сюда тяжелую технику. Камеры, микрофоны и штативы мы погрузили на хлипкую тележку из супермаркета и с грохотом потащили ее про брусчатке узких переулков в поисках бреши в сетях охраны. Лишь благодаря громогласному хохоту Роджера наш жалкий караванчик находил в себе силы двигаться дальше.
Эти ухающие взрывы радости, больше похожие на вопли какого-то экзотической обезьяны, не раз привлекали к себе внимание во время наших съемок. А мы с Роджером где только не работали. В храме Шаолинь в Китае, где появился стиль кунг-фу, мы снимали тренировку новобранцев, которых муштровали будто солдат армии Мао, пока они мечтали, что научатся летать по воздуху и станут кинозвездами. Никаких летающих монахов мы не видели, но зато нам удалось заснять, как кунгфуисты ломают дубинки толщиной с бейсбольную биту друг другу о головы. «Поверить не могу, что я только что заснял», сказал Роджер. А потом расхохотался.
Глава 22
В день концерта в Киеве стояла вязкая жара. К десяти утра начали собираться отряды дуболомов-охранников, которые патрулировали периметр гигантской сцены, что-то бормоча в свои рации. За ночь бригады рабочих преобразили сердце Киева, все вокруг уменьшилось в размерах, позолоченные фонтаны сжались на фоне огромных экранов, а поперек старых мощеных улиц возникли бетонные заграждения.
Моя съемочная группа — Роджер Чемпен из Лондона и его украинские ассистенты — походила на семью беженцев, покидающих зону боевых действий. Из-за концерта весь центр город был перегорожен пунктами проверки, и мы изрядно взмокли, таская туда-сюда тяжелую технику. Камеры, микрофоны и штативы мы погрузили на хлипкую тележку из супермаркета и с грохотом потащили ее про брусчатке узких переулков в поисках бреши в сетях охраны. Лишь благодаря громогласному хохоту Роджера наш жалкий караванчик находил в себе силы двигаться дальше.
Эти ухающие взрывы радости, больше похожие на вопли какого-то экзотической обезьяны, не раз привлекали к себе внимание во время наших съемок. А мы с Роджером где только не работали. В храме Шаолинь в Китае, где появился стиль кунг-фу, мы снимали тренировку новобранцев, которых муштровали будто солдат армии Мао, пока они мечтали, что научатся летать по воздуху и станут кинозвездами. Никаких летающих монахов мы не видели, но зато нам удалось заснять, как кунгфуисты ломают дубинки толщиной с бейсбольную биту друг другу о головы. «Поверить не могу, что я только что заснял», сказал Роджер. А потом расхохотался.
Грохоча своей тележкой по улицам Киева, мы с Роджером решили, что монахи-кунгфуисты, пожалуй, были гостеприимнее киевских стражей рок-н-ролла. Полицейские в ярко начищенных сапогах отталкивали толпу все дальше и дальше к оградам, освобождая место перед сценой. Все происходило очень чинно и организованно. «Зачем вы это делаете?», спросил я юного симпатичного распорядителя сцены в кремовом пиджаке. «Пол попросил», ответил он смущенно.
Увернувшись от очередных копов, я наконец протолкался к краю сцены. У ограды остановился, чтобы отдышаться, пухлый мужчина приятной наружности с удостоверением сотрудника Фонда Пинчука на шее. «Никита», протянул он мне руку. Визитка гласила, что ее владелец — «доктор политологии». Выяснилось, что мой собеседник — горячий поклонник «Битлз», а также помощник местного олигарха. Никита уверял меня, что «битлы» были его учителями: «Мой учитель по английскому говорил, что мне надо слушать The Beatles, и они все изменили. Передо мной открылся весь мир».
Никита вытер пот и взглянул в небо, где на фоне яркого солнца кружил вертолет. Кинокамера на длинном кране-штативе сделала широкую дугу над сценой и начала полетела вверх от нас по спирали. Никита рассказывал, с какими опасностями сталкивались во времена его отрочества коллекционеры нелегальных пластинок «Битлз». «Мои сокровища», называл он их, объясняя, что за обладание альбомом Abbey Road можно было лишиться работы или вылететь из университета: «Beatles очень быстро переделали меня из юного коммуниста, и я понял, что живу в очень странной стране».
Пока он говорил, я наблюдал за вторжением раздутой махины западного рока на величественную площадь Киева с ее памятниками героям и триумфальным свершениям. Но Никита настаивал: я должен уяснить, какое значение имело вторжение «Битлз» для одного украинского мальчика. «Главное, что они мне дали — это ощущение свободы, личной свободы. Это как наконец найти друзей после долгого одиночества. Теперь для меня нет ничего недоступного, ничего невозможного. Все в моих руках». Он показал на здание со стеклянными стенами за сценой. «Заходите наш музей Beatles. На открытии мы вместо ленточки перерезали кассетную пленку. На этих сделанных тайком пленках с записями "Битлз" мы повесили Коммунистическую партию Советского Союза — потому что они не могли контролировать эти записи. Это было началом конца».
Музей был лишь в нескольких метрах от нас, но охрана заставила нас тащиться с нашей тележкой в обход. По крайней мере, наш маленький караван повеселил зрителей, томившихся в загоне в ожидании начала концерта. На входе в музей Beatles висела огромная репродукция обложки «Сержанта Пеппера». Она была такого размера, что я сразу вспомнил грандиозные пропагандистские плакаты советских времен, на которых бравые рабочие дружно маршировали в свой социалистический рай. Музейная версия этого рая заключалась в том, что каждый мог просунуть голову в дыру в плакате и сфотографироваться рядом с Джоном Ленноном в его кислотно-желтом кафтане. Я вежливо отказался и пошел осматривать остальные экспонаты.
Набор был довольно странный: картонные фигуры Великолепной Четверки на сцене в полный рост, советский автомобиль 1960-х годов — я вспомнил, что на таком ездил герой-космонавт Юрий Гагарин, фотография украинского футболиста брежневских времен, веселая иллюстрированная история «Битлз», исполненная широкими психоделическими мазками. Но лучшие экспонаты притаились в дальнем углу. Кураторы музея построили своеобразную капсулу времени — точную копию комнаты обычного советского подростка времен Холодной войны. Картина получилась настолько живой, что я немедленно перенесся в эпоху удушающей серости, когда любое яркое пятно и смешная прическа-«швабра» должны были казаться долгожданным спасением. Возле телевизора в пластмассовом корпусе стояло крутящееся кресло, обитое выцветшим рыжим нейлоном. На вешалке висел серый свитер. Я снова вспомнил жалобу Артемия Троицкого: «О моих мечтах там не напоминало ничего».
По музею бродил Олег, представившийся секретарем Украинского фан-клуба The Beatles. С его круглыми линзами «под Леннона» и длинными волосами, завязанными в хвостик, он сам бы отлично сошел за экспонат. Я представил себе Олега-подростка, чей призрак бродит по муляжу советской комнаты. Как и многие другие встреченные мной заслуженные битломаны, он выглядел уставшим от долгих лет борьбы за укрепление собственной веры.
Олег узнал о «Битлз» в 1968 году, когда советские войска вошли в Чехословакию, погасив надежды Пражской весны. «В воздухе пахло войной», говорил Олег, «и нам было страшно. Мы тайком слушали радиостанции вроде "Би-би-си" и "Голоса Америки" и пытались понять, что происходит на самом деле». Я предположил, что это не самая подходящая волна, на которой стоит искать песни Великолепной Четверки о любви и мире, но лицо Олега расцвело от ярких воспоминаний. «В перерывах между выпусками новостей они ставили музыку. И вот там-то я и услышал впервые несколько их песен. Название Beatles я узнал лишь год спустя».
Из воспоминаний Олега о попытках собрать собственную коллекцию записей «Битлз» в эпоху, когда пластинки были не менее редки и опасны, чем плутоний, я узнал, насколько быстро распространился вирус битломании. Даже здесь, в провинциальном городе в пятистах милях от Москвы, когда обладание обычной печатной машинкой считалось опасной крамолой, у кого-то появилась светлая мысль нацарапать альбом A Hard Day’s Night на бабушкином рентгеновском снимке. «Лучше всего в этих записях "на костях" было то, что их можно было свернуть в трубочку и засунуть в рукав, где их при обыске не найдет милиция», рассказывал Олег. Я уже слышал про эти гибкие рентгеновские снимки в Москве и Санкт-Петербурге, откуда технология, по всей видимости, попала в Киев через своеобразный устный «интернет». Так целое поколение научилось сбивать с толку государственных ищеек и слушать любимую музыку. Но пленки, разумеется, звучали лучше. Олег показал на неказистый магнитофон с большими пластмассовыми бобинами: «У меня такой был».
Мы еще погуляли по музею, и Олег остановился у акустической гитары, на деке которой было нацарапано слово ROK. «Я вспомнил, что по-русски «рок» означает злую судьбу, так что для владельца гитары эта надпись, наверное, была жестом особо демонстративного неповиновения. Рядом с электрической бас-гитарой в потертом корпусе лежал самоучитель игры на гитаре Tiger Guitar. Олег тем временем вспоминал беспокойные времена, когда сквозь Железный занавес начали просачиваться первые пластинки «Битлз». «Я дважды попадал в милицию за то, что имел при себе иностранные пластинки. Меня поймали на улице, куда битломаны ходили меняться записями». Мы задержались у дряхлого маленького граммофона. Он напомнил мне о модели Dansette, которая спасала меня от скуки в моей собственной детской спальне.
Протестуя против серости унылого йоркширского быта 1950-х годов, я покрасил свою Dansette в фиолетовый цвет, а стены комнаты — в канареечно-желтый. Венчали мой тихий цветастый бунт ярко-красные, зеленые и синие обложки джазовых пластинок. Стоя с Олегом в этом маленьком музее, я пытался себе представить отчаяние от мысли о том, что даже моя скромная коллекция могла привести к нешуточным проблемам. «Зачастую милиция просто отнимала у меня мои драгоценные пластинки Beatles. Это была трагедия. Подозреваю, что милиционеры просто хотели оставить их себе», сообщил Олег.
Мы подошли к очередной россыпи битломанских реликвий. К экрану телевизора была приклеена цветная фотография Джона и Джорджа. В кривых рамках висели портреты всех четверых ребят, вырезанные из обложки альбома Let it Be. Вся сцена была буквально пропитана силой, с которой ее автор тосковал по недоступным кумирам. Олег оглядел пыльные экспонаты и поделился очередным воспоминанием: «Как-то в школе попало. У меня вся парта была изрисована именами "Битлз". Обвинили в порче государственного имущества».
А потом магия музея рассеялась. Две девчушки с цифровым фотоаппаратом перелезли через ограждение макета комнаты. Одна нагнулась над бас-гитарой и встала в позу красавицы с обложки мужского журнала 50-х годов: попа отклячена, палец на подбородке. В этой версии сексуальность обычно сопровождалась антуражем из мяча для пляжного волейбола и широкого купальника. Сверкнула вспышка камеры, и девочки поменялись местами. Вторая встала за старым телевизором, надула губки и шаловливо махнула рукой. На ретро-перформанс это не было похоже, как и на постмодернистский комментарий к наследию великих Beatles. Наконец девочки принялись позировать перед плакатом с надписью «Киев ждет вас!» К их маленькой игре присоединился еще один подросток в шарфе с британским флагом. От напора впечатлений и воспоминаний у меня пошла кругом голова.
Роджер с камерой на плече шел за полным мужчиной в соломенной шляпе и с тубой. Он маршировал с духовым оркестром, исполнявшим джазовую версию «Желтой подводной лодки». Вся процессия, которую замыкал Роджер, протиснулась в двери Киевской консерватории. Там уже ждала толпа детей в желтых рубашках и желтых шарфах. Среди них выделялись кадеты военного училища в белых рубашках с эполетами, все как на подбор стоящие прямо, не улыбаясь. Джазовый оркестр взошел на сцену, огороженную рядами синих надувных шариков. Наконец прозвучал туш, и на сцену вышла ярко разряженная пара конферансье: седеющий мужчина в серых туфлях и его партнерша, наряженная, как ангел с новогодней елки. Ее бальное платье до самого пола струилось вокруг нее волнами сияющего нейлона, и когда она передвигалась по сцене, казалось, что вместо ног у нее колеса. На голове у нее покачивалась целая копна золотистых буклей. Держа микрофоны как автоматы Калашникова, конферансье прокричали зрителям, что сейчас состоится финал общенационального конкурса на звание лучшего молодого музыканта, исполняющего песни Beatles. Зрителей эта новость явно не впечатлила, но Роджер выглядел довольным, да и я сам ерзал от нетерпения.
Наши ожидания нас не подвели. Первой на сцену вышел целый оркестр, одетый в блестящие серебристые пиджаки будто прямиком из гардероба Михаила Сафонова. Дирижировал престарелый бодряк в седых усах и золотом фраке. Оркестр грянул залихватскую версию Can’t Buy Me Love с громкими, но довольно неряшливыми соло от целой толпы подростков с саксофонами. Затем на сцену, ковыляя, вышла молодая женщина на каблуках такой высоты, что они вполне могли бы сойти за ходули. Она была пугающе хорошо осведомлена о собственной сексуальности и голосила изо всех сил, изящно игнорируя высоту выдаваемого звука. Оркестр покинул сцену под жидкие аплодисменты.
Мы продолжали снимать парад битлоподражателей. Румяный малыш с флейтой Пана размером чуть ли не с его голову продудел Yesterday. Девчушка в вечернем платье выбила из пианино неожиданно трогательную версию Hey Jude. Пара неуклюжих подростков с саксофонами несколько фальшиво исполнила Ob-La-Di, Ob-La-Da. Потом еще один заход на Can’t Buy Me Love, на этот раз в духе балканского похоронного танго, причем на вокале была девушка с ямайскими косичками и тореадорских штанах, которая закончила свою партию низким рыком.
Больше всех мне понравился худой юноша с длинными светлыми волосами, исполнивший сольный номер Let It Be. Его голос метался от воркующего шепота до пугающего фальцета, который все никак не прекращался. Публика пребывала в явном остолбенении. Мы с Роджером прошли за сцену, где юные таланты готовились к выступлению, терзая свои тромбоны, гитары и саксофоны. Все выглядело ужасно мило и искренне, и непоколебимая решимость этих ребят сделать музыку «Битлз» своей превращала каждый их жест в маленький триумф. Им даже удалось оживить мрачные стены консерватории. «Ты должен это увидеть», заявил Роджер, волоча меня в одну из боковых комнат. Мы сняли сцену, которая отлично подытоживала весь эксцентричный дух мероприятия. Крупная женщина охраняла гигантский торт, с любовью испеченный в виде желтой подводной лодки, которая плавала в море зеленовато-голубой глазури. «Какая прелесть», прошептал Роджер.
Мы прошли мимо аудитории, из которой доносился женский голос, вгрызающийся в Come Together, по бесконечным квадратным километрам унылого линолеума какашечного оттенка, мимо бесконечных закрытых дверей. Я вспомнил, как еще давно ходил в страшную штаб-квартиру КГБ в Москве. И тут меня осенило — я понял, что именно происходило в этих стенах. В месте, где подобная музыка когда-то подвергалась осмеянию и запретам, и где одно только ее прослушивание было способно пустить под откос всю твою жизнь, эти молодые ребята находили радость и вдохновение от старых песен, изменивших жизнь поколения «Битлз».
Мы прошли мимо аудитории, из которой доносился женский голос, вгрызающийся в Come Together, по бесконечным квадратным километрам унылого линолеума какашечного оттенка, мимо бесконечных закрытых дверей. Я вспомнил, как еще давно ходил в страшную штаб-квартиру КГБ в Москве. И тут меня осенило — я понял, что именно происходило в этих стенах. В месте, где подобная музыка когда-то подвергалась осмеянию и запретам, и где одно только ее прослушивание было способно пустить под откос всю твою жизнь, эти молодые ребята находили радость и вдохновение от старых песен, изменивших жизнь поколения «Битлз».
На улице ощущение радости немедленно рассеялось. Мы с грохотом потащили нашу тележку на Майдан Незалежности, где сэр Пол должен был начать настраивать звук перед концертом. К этому моменту строгость охраны достигла такой степени, что напоминала скорее о визите американского президента в охваченную войной страну. Плотно сомкнутые ряды полицейских оттеснили зрителей в переулки, откуда им уже было даже мельком не увидеть великого музыканта. Когда музыканты начали настраивать инструменты, даже огромные экраны остались пусты. Откуда-то издалека эхом доносились аккорды Hey Jude. Музыка, которая так давно в Ливерпуле выворачивала меня наизнанку, стала огромной, далекой и недоступной. Она надежно спрятана за заборами, является она лишь по вызову олигархов и перемещается по планете словно танкер с нефтью. Но здесь, разумеется, «Битлз» были песнями, которые напевали миллионы, мелодии, которые считали своими дети в консерватории и бубнили себе под нос пенсионеры в Kavern Club.
Наконец мы нашли кафе, где удалось припарковать нашу тележку, и сели наблюдать за прохожими. Их было не отличить от жителей любого другого города мира, прошедшие двадцать лет стерли последние различия. Мне показалось, что большинство этих ребят не помнит жизни при коммунизме. Прямо напротив девочки-подростки осаждали новый гигантский бутик Kira Plastinina, мечтая о розовых безделушках авторства пятнадцатилетнего феномена в мире моды русско-американского происхождения.
Внезапно начался дождь, и на Киев обрушились потоки воды. Люди прятались под козырьками и большими зонтиками с логотипом Coca-Cola. Буквально минуту спустя улица превратилась в настоящую реку глубиной в несколько дюймов. Несколько юных смельчаков, не мешкая, сорвали с себя футболки и принялись отчаянно отплясывать посреди потопа. Я задумался, слышали ли они про рок-фестиваль в Вудстоке, где тысячи хиппи стояли в грязи, скандируя «Долой дождь! Долой дождь!» В Вудстоке и в Киеве дождь продолжал поливать.
Некоторое время это было забавно. Четыре часа спустя мы ежились от холода в автобусе съемочной группы, а дождь продолжал поливать. За час до концерта обстановка была где-то посередине между фарсом и кошмаром. В темноте Майдан Незалежности оказался бесконечным лабиринтом оград и пунктов проверки документов. Чтобы подойти поближе к сцене, нам пришлось долго блуждать по каким-то задворкам. Зрители, столпившиеся в «фан-зонах», ощутили на себе всю силу грозы. Брошена была даже наша верная тележка из супермаркета, а мы продолжали шлепать по лужам к очередной ограде. За ней стоял верховный привратник Маккартни, Стюарт Белл, ведущий безнадежный бой с толпой вымокших до нитки журналистов. Белл, выглядывая из-под своего лилового капюшона, пытался справиться со стопкой бланков разрешений на публикацию, которые стремительно превращались в кашу. Когда я наконец добрался до него, Белл, перекрикивая оглушительно барабанящий дождь, сообщил мне, что я обязан подписать один из его вымокших бланков. Своей подписью я гарантировал, что не стану продавать свои записи сэра Пола на черном рынке и закончу съемку спустя девяносто секунд после начала первой песни. Трудно было поверить, что Белл мог хоть что-то разглядеть сквозь свои мокрые очки, да и он сам явно хихикал от абсурдности происходящего.
Наконец мы дотащились до площади сквозь длинные коридоры полицейского оцепления. Сквозь стену дождя, разрезаемую лучами прожекторов, это место было не узнать. Площадка перед сценой была набита людьми, от которых шел пар, и все вместе это походило на кадр из «Бегущего по лезвию бритвы». Мои ботинки заливало, и когда я глянул вниз, то увидел мотки проводов, полностью погруженные в воду. Я немедленно вспомнил всех гитаристов, сгоревших на сцене во время дождя, всех жертв этого смертельного коктейля из воды и электричества. Я-то не пылал желанием остаться сноской к этому мокрому киевскому концерта сэра Пола, войти в историю The Beatles как «тот киношник, которого поджарило».
Наконец мы нашли кафе, где удалось припарковать нашу тележку, и сели наблюдать за прохожими. Их было не отличить от жителей любого другого города мира, прошедшие двадцать лет стерли последние различия. Мне показалось, что большинство этих ребят не помнит жизни при коммунизме. Прямо напротив девочки-подростки осаждали новый гигантский бутик Kira Plastinina, мечтая о розовых безделушках авторства пятнадцатилетнего феномена в мире моды русско-американского происхождения.
Внезапно начался дождь, и на Киев обрушились потоки воды. Люди прятались под козырьками и большими зонтиками с логотипом Coca-Cola. Буквально минуту спустя улица превратилась в настоящую реку глубиной в несколько дюймов. Несколько юных смельчаков, не мешкая, сорвали с себя футболки и принялись отчаянно отплясывать посреди потопа. Я задумался, слышали ли они про рок-фестиваль в Вудстоке, где тысячи хиппи стояли в грязи, скандируя «Долой дождь! Долой дождь!» В Вудстоке и в Киеве дождь продолжал поливать.
Некоторое время это было забавно. Четыре часа спустя мы ежились от холода в автобусе съемочной группы, а дождь продолжал поливать. За час до концерта обстановка была где-то посередине между фарсом и кошмаром. В темноте Майдан Незалежности оказался бесконечным лабиринтом оград и пунктов проверки документов. Чтобы подойти поближе к сцене, нам пришлось долго блуждать по каким-то задворкам. Зрители, столпившиеся в «фан-зонах», ощутили на себе всю силу грозы. Брошена была даже наша верная тележка из супермаркета, а мы продолжали шлепать по лужам к очередной ограде. За ней стоял верховный привратник Маккартни, Стюарт Белл, ведущий безнадежный бой с толпой вымокших до нитки журналистов. Белл, выглядывая из-под своего лилового капюшона, пытался справиться со стопкой бланков разрешений на публикацию, которые стремительно превращались в кашу. Когда я наконец добрался до него, Белл, перекрикивая оглушительно барабанящий дождь, сообщил мне, что я обязан подписать один из его вымокших бланков. Своей подписью я гарантировал, что не стану продавать свои записи сэра Пола на черном рынке и закончу съемку спустя девяносто секунд после начала первой песни. Трудно было поверить, что Белл мог хоть что-то разглядеть сквозь свои мокрые очки, да и он сам явно хихикал от абсурдности происходящего.
Наконец мы дотащились до площади сквозь длинные коридоры полицейского оцепления. Сквозь стену дождя, разрезаемую лучами прожекторов, это место было не узнать. Площадка перед сценой была набита людьми, от которых шел пар, и все вместе это походило на кадр из «Бегущего по лезвию бритвы». Мои ботинки заливало, и когда я глянул вниз, то увидел мотки проводов, полностью погруженные в воду. Я немедленно вспомнил всех гитаристов, сгоревших на сцене во время дождя, всех жертв этого смертельного коктейля из воды и электричества. Я-то не пылал желанием остаться сноской к этому мокрому киевскому концерта сэра Пола, войти в историю The Beatles как «тот киношник, которого поджарило».
Потом я обратил внимание на VIP-места на приподнятой платформе, хорошо защищенной от потоков воды, и начал пробираться к этой зоне безопасности для избранных. Дорогу мне преградил Денис, охранявший вход на VIP-лестницу. Денис был жизнерадостен как его собственный дождевик канареечного цвета, и хоть на лестницу к элитным небесам он меня так и не пропустил, он с радостью поделился со мной своими мыслями о The Beatles. Пока дождь поливал нас обоих с напором пожарного шланга, Денис рассказывал мне свою историю. «Я родился еще в СССР. Рок-музыка была запрещена. Мне было шесть лет, и я помню, как мы сидели с родителями ночью на кухне и пытались поймать волну "Радио Свобода". Для нас "Битлз" были прикосновением к свободе — к другой жизни».
Маккартни должен был начать играть буквально через несколько минут, но Денис сообщил, что организаторы вроде бы собираются отменить концерт. Для него это обстоятельство лишь подтверждало недостижимость мечты. «Я могу себе представить, что я космонавт и летаю в космосе, но чтобы здесь, в сердце Украины, играл один из битлов...» Моя попытка оказаться в безопасном месте и с сухими ногами потерпела крах, так что мне пришлось залезать на небольшую приступочку перед сценой, на которой стояли фотографы. Роджер уже стоял со своей камерой на соседней приступочке. Мне наконец удалось рассмотреть пространство перед сценой. Это было незабываемое зрелище: десятки тысяч зонтов, покачивающихся и блестящих, словно черный океан. Роджер навел объектив камеры на одного спятившего от дождя фаната, которого подняли над толпой, и его нагой силуэт извивался в свете дуговых фонарей. На огромном экране сбоку от сцены включили видео: короткий экскурс в историю The Beatles. Я разглядел коротенький кусочек собственного фильма про клуб Cavern, потом процессию знакомых кадров: вот они приезжают в Нью-Йорк, поют для королевы, снимают фильм «Вечер трудного дня», поют All You Need Is Love для ста миллионов телезрителей и наконец играют тот печальный последний концерт на крыше, когда группа уже была на грани распада. И вот один из битлов приехал в Киев, чтобы сыграть концерт для миллиардера.
Виктор Пинчук — образец современного олигарха. Спокойный, одетый в кожаный пиджак и белую футболку с Полом Маккартни, он рассказывал мне про его концерт, пока дождь барабанил по зонту. «Я много лет об этом мечтал. Вы знаете, Пол Маккартни и "Битлз" в советские времена пользовались громадным, невероятным почетом. Возможно, потому, что они были единственным глотком свежего воздуха, свободы для советского народа». Это явно говорил не человек, собирающийся отменить концерт, который его же телеканалы будут транслировать миллионам зрителей. Он сообщил мне, что его первый концерт на открытом воздухе состоялся, когда он включил на полную громкость свою любимую пластинку Can’t Buy Me Love, выставив проигрыватель в окно своей спальни. Ему тогда было шесть лет. Теперь он излучает непоколебимую уверенность обладателя миллиардного состояния и власти, которая позволяет воплощать в жизнь детские мечты. «Я решил, что приглашу сэра Пола. Если он споет нам свои песни о любви, дружбе, о свободе, о настоящих человеческих ценностях, это поможет нам сплотить свою страну». Пинчук взглянул вверх с выражением полного счастья на лице, будто приглашая дождь поливать еще сильнее. «И вот в такую ужасную погоду люди говорят о свободе, единстве и любви — это значит, что я прав».
До начала концерта оставались считанные секунды, когда у меня зазвонил телефон. Кто-то беспокойно кричал на том конце, перекрикивая шум дождя: «Немедленно прекратите съемку и верните камеру! Дождь повредит мою камеру!» Это был человек, одолживший нам единственную DigiBeta в Киеве, и он был в отчаянии. Как и мы. Я прокричал «Да!» и продолжил снимать. «Вы готовы?» — прогрохотало сверху. Толпа взревела под своими зонтиками, отсчитывая «Три-два-один!» И вот вышел Пол Маккартни, крошечная фигурка на далекой сцене и огромная — на экране. Он сделал свой коронный жест — два больших пальца вверх и радостно поприветствовал публику на ломаном русском: «Привьёт дружи!» Знакомое выражение лукавого мальчишки все еще проступало сквозь старческие морщины, а лицо зарумянилось от адреналина, который помогал ему сыграть многие тысячи концертов. Сколько концертов, сколько стран? Я помню эти ужасные манчестерские клубы, безжизненные телестудии. Что побудило этого человека, обладателя немыслимого состояния и одного из самых узнаваемых лиц на планете, сделать это еще раз в этот мокрый киевский вечер? Полагаю, что голод, который он испытал в тот далекий вечер на сцене ливерпульского клуба Cavern, нужда, подпитывавшая его спаниельское обаяние, все еще горели внутри Пола Маккартни, неудержимого битла. «Сегодня в Киеве будет отличный вечер», объявил он сквозь шум дождя. «Давайте отлично повеселимся, договорились?»
И вот он с грохотом врубил первые аккорды Drive My Car, и я перенесся на сорок шесть лет назад в тот самый клуб Cavern. Сквозь лазеры и колоссальные декорации, сквозь невыносимую погоду, та искра каким-то образом еще светила, и ощущался буквальный, телесный контакт с толпой. А зрители в этой толпе ощущали и нечто иное. Но, как уже говорил Денис, «чтобы понять, как все было на самом деле, надо было родиться в СССР».
Оригинал публикации: How the Beatles Rocked the Kremlin: The Untold Story of a Noisy Revolution
Опубликовано: 25/04/2013 12:58
Читать далее: http://inosmi.ru/op_ed/20130426/208491252.html#ixzz2SVHgBWuR
Follow us: @inosmi on Twitter | InoSMI on Facebook
Комментариев нет:
Отправить комментарий