четверг, 19 августа 2010 г.
вторник, 17 августа 2010 г.
пятница, 6 августа 2010 г.
"Линда" (Из юридической базы для Международного Трибунала по военным преступлениям и преступлениям против человечности в Чечне
"Более часа плакал ребенок, - говорит Зарема, - на тротуаре, в нескольких метрах от кафе "Линда". - Я зашла в кафе и спросила: "Чья девочка плачет на улице?". Но мне никто не отвечал, все отводили глаза, будто вопрос был задан не им. Я снова вышла на улицу и стояла на тротуаре, не решаясь подойти к малышке, которой на вид было около двух лет. И уйти не могла - ее плач все переворачивал у меня внутри. И почему столько времени никто не подходит к ребенку?
Ну, что ты плачешь?.. Где твоя мама?.. Не плачь, твоя мама сейчас придет". Я открыла свою сумку и искала, чем утешить девочку. Нашла ключи от квартиры и как погремушкой зазвонила ими.
Вдруг я услышала какой-то звук, идущий из небольшой плюшевой игрушки, которую ребенок держал в руках. Не разобрав, что это, я попыталась взять у нее игрушку, но девочка сильно вцепилась в нее. И в это время меня толкнули какие-то проходящие мимо мужчины в штатском, и негромко, но с угрозой в голосе сказали: "Оставь ребенка и уходи быстрей! Не лезь в не свое дело!".
В этот момент я увидела два провода, идущих от игрушки прямо в карман дубленки. Я поняла, что это бомба, и кто-то, обреченный погибнуть, должен подойти к ребенку, но не я. Иначе эти двое не требовали бы у меня убраться.
Опустив руку в карман дубленки девочки, я ощутила какой-то холодный предмет, а потом увидела мигающую красную лампочку, как маяк, и сразу поняла, что это детонатор взрывного устройства.
Стало по-настоящему страшно. Перед глазами пробежали трагические моменты из моей жизни. Мне 35 лет, в этой войне я потеряла мужа и ребенка. Я по частям собирала своего 3-х годовалого сына, которого на куски разорвала ракета. Я тогда торговала на базаре, в 4-м микрорайоне Грозного, прямо перед домом, и сама видела, как самолет стремительно пикировал и выпустил ракеты по нашему дому. Погибли мой муж и ребенок, и многие другие жители нашего дома.
В тот момент я плохо соображала, что делаю. Схватив ребенка, я побежала в безлюдное место и, освободив малышку от этой смертельной "игрушки", бросила ее на землю. И побежала дальше, уже одна, без ребенка. Но почти сразу же мне дорогу перегородил мужчина в штатском и злобно сказал: "Ты, сучка, куда бежишь? К смерти?!". Я отчетливо увидела, как он навел на меня пистолет, сверкнуло пламя, меня с силой толкнуло что-то в грудь и я потеряла сознание.
Пришла я в себя, в 9-й горбольнице, как узнала позже - через три дня. В палате, около моей кровати сидели мои брат и сестра, Зелим с Залиной. Увидев, что я пришла в сознание, они стали спрашивать: "Чей это ребенок? Почему в тебя стреляли?". Я в ответ спросила: "Ребенок жив? Где она сейчас?". Сестра, успокаивая меня, сказала: "Ребенок жив! Он у нас. В прокуратуре думают, что это наш ребенок. В твоих вещах нашли паспорт и по прописке нашли наш адрес. О твоем ранении мы узнали от работников прокуратуры. Они привезли ребенка к нам".
Через месяц я выписалась из больницы.
Когда пришла домой, увидела девочку, играющую во дворе так беззаботно, будто это ее родной дом. Девочка увлеченно играла уже с настоящей куклой, даже не замечая того, что творится вокруг нее. Я подошла к ней и взяла на руки, но она тянулась к кукле, которая осталась лежать на земле. Не отвлекая ее, я оставила девочку играть и зашла в дом. В доме повис вопрос: "Чей ребенок? Что с ним делать? И что же будет дальше?". Этими же вопросами в то время занималась и прокуратура, и сотрудники ФСБ, и даже АТЦ, когда узнали, что ребенок не наш. Для всех этот ребенок был загадкой. Почему хотели взорвать ребенка? И кого хотели взорвать с помощью ребенка? Не давали о себе знать и родители ребенка.
Время шло... Минуты казались часами, часы - днями, дни - неделями. Прошло более одного месяца, когда к нашим воротам подбросили записку. В ней говорилось: "Завтра в кафе "Линда" оставьте ребенка и уходите, это не ваше дело. Если сообщите кому-либо, второй раз пощады не будет". Мы не знали что делать. Сообщить в прокуратуру или нет. Ясно, что ни ребенка и никого другого этим людям не жалко. Ясно также, что ребенок должен стать приманкой для убийства кого-то. При всей жестокости идущей войны, при всей горечи собственных потерь я не могла понять: Как можно убивать кого-либо и использовать при этом безвинное дитя? Какими бесчеловечными должны были быть эти люди, которые хотели сделать так!
Зелим принял решение - ждать развития дальнейших событий. Мы готовились любой ценой предотвратить это страшное преступление. Меня с ребенком перевезли в безопасное место. На второй день, вечером, приехала Залина, сестра моя, и сказала, что девочку надо отдать, что к брату приезжали люди, угрожали ему и требовали ребенка. Дали срок до десяти часов завтрашнего утра. Ребенок должен быть у кафе "Линда", в противном случае мы все можем поплатиться жизнью. "Зачем нам лезть не в свое дело? Хватит и того, что ты чуть не погибла из-за этой девочки", - сказала мне сестра.
Тогда я поняла, что сестра и брат твердо решили отдать ребенка. Я сказала: "Нет! Лучше я умру, но ребенка не отдам, и скажи это брату. А теперь уходи". Сестра заплакала и начала меня упрашивать: "Ты что? Не понимаешь, в какое время мы живем? Лучше отдай ребенка, если они решили его убить, то сделают это любой ценой, но убьют и нас всех вместе с ней. Кто их остановит? Кто нас тут защитит? Кругом беззаконие, нас никто не защитит. Подумай хорошо, зачем нам эти неприятности? Разве мало у нас горя и без этого?". Видя ее состояние, я пообещала сестре, что сама отведу ребенка к кафе. Но в этот же вечер вместе с девочкой покинула Чечню.
О том, как в дальнейшем развивались дома события, я узнала от подруги, которую месяцем позже послала к нам домой. Лейла, моя подруга, рассказала, что на второй день после моего отъезда, вечером к дому брата подъехали вооруженные люди в масках и в камуфляжной форме на трех машинах. Брата и сестру они увезли в неизвестном направлении. Сестру они отпустили на следующее утро, сказав, чтобы она привезла меня с ребенком, если хочет видеть брата живым. Была еще одна новость: объявилась мать девочки. Через Залину и Лейлу она передала мне письмо. В нем говорилось:
"Милая, я не знаю, кто ты такая, но все равно, спасибо тебе, что спасла моего ребенка.
Меня зовут Иман, я - мать той девочки, которую ты спасла, рискуя своей жизнью. Я постараюсь объяснить тебе историю, связанную с ребенком. Мой муж воевал в первую войну и был задержан "кадыровыми" по чьей-то наводке. Они пытались его завербовать, также как и других четверых чеченцев, которые были с ним. Им дали оружие и машину и потребовали, чтобы они убили семьи боевиков, которых им укажут. Муж дал согласие, чтобы выйти оттуда живым, хотя и не собирался этого делать.
Когда его отправили на убийство, он не сделал этого и скрылся от них. В ответ "кадыровы" забрали нашу девочку и в тот день хотели подорвать моего мужа, используя ребенка, но тут вмешалась ты и спасла мое дитя. Мой муж видел тебя, когда ты успокаивала ее, даже смог ее сфотографировать. Но когда к тебе подошли "кадыровы", он подумал, что ты с ними заодно, пока один из них не стал стрелять в тебя. После этого он следил за тобой, и знал каждый твой шаг. Видел, как вы садились в автобус, как вы уехали из Чечни. Муж говорил, что вы его видели и смотрели на него с автобуса, что дочка его узнала. Когда автобус тронулся с места, он сел на такси и сопровождал вас до границы, но когда вы пересекли границу, он приехал обратно и дал мне адрес всех ваших родственников...
То, что произошло у вас дома, он узнал от меня. Когда я рассказала о том, что произошло с твоим братом и сестрой, он сказал: кто бы она ни была, спасибо ей. Он поклялся мне, что отомстит им за все, я уверена, они за это поплатятся, Заура я знаю хорошо... На рассвете он со мной попрощался и уехал. Больше о муже я ничего не слышала, а "кадыровы", те, которые должны были делать подрывы, несколько раз приходили к матери моей и спрашивали Заура. Сама прячусь от них. Но потом почему-то их находили убитыми кого дома, а кого на окраине города. Чья рука легла на них я не знаю, может ФСБ или кто знает, все может быть... Я иногда приходила к твоей сестре Залине, чтобы узнать о ребенке, и случайно наткнулась на твою подругу Лейлу.
Я хотела приехать к тебе, но Лейла запретила, объяснив это тем, что так будет лучше. Я хотела увидеть тебя не меньше, чем ребенка. Если со мной что-то случится, пусть ребенок будет твоим. Передаю тебе серьги и кольца свои, пусть носит, когда вырастет, и сбережения - 20 000 рублей. Меня повсюду ищут, и если найдут, то убьют. А я так хотела хотя бы мельком увидеть тебя, и ребенка своего приласкать, если это возможно...".
Меня сильно тронуло ее письмо, я плакала, перечитывая его вновь и вновь. Написала ответ и указала свой адрес, чтобы она приехала. Мы с девочкой ждали ее маму. Она привыкла ко мне и звала меня мамой, а я ее звала Линдой. Она приняла это имя, а настоящего я не знала. В городе, куда мы убежали из Чечни, Линде нравилось кататься на корабле, на каруселях, гулять по парку и смотреть на животных. Одним словом, мы начали жить, радоваться жизни и почти начали забывать о войне и о своем трагическом прошлом.
Однажды, когда мы с Линдой возвращались из магазина, она подбежала к какой-то женщине, сидевшей возле железной дороги, и залопотала, указывая в мою сторону: "Баба! Баба - мама". По ее оживленному поведению я поняла, что это женщина очень близка ей!
Поздоровавшись, я спросила:
"Вы, наверное, бабушка Линды, да?".
"Вы угадали, но не будем при Инне говорить", - ответила она.
"Вы сказали при Инне? Ее зовут так?".
"Да, я дала ей это имя, но будем звать ее так, как вы зовете, теперь она ваша".
"А Иман где? Что с ней?".
Ровзан (ее звали так) прислонилась к бетонной опоре, горько расплакалась, и ответила:
"Убили ее, она так ждала от вас вестей. Страдала она очень, по дочери тосковала. Нервы ее не выдержали, пошла к вам, хотя подозревала, что там может быть наблюдение. Они подкараулили ее и расстреляли, никто не защитил ее. В чем она-то была виновата?... За что же она поплатилась?... Что я Зауру скажу?... Сейчас его уже не остановишь? Он не успокоится пока не отомстит всем, кто разрушил его семью. Теперь он будет охотиться за ФСБ и "кадыровыми".
Ровзан обняла и погладила свою внучку.
"Этот ребенок - единственный родной человечек, который осталась у Заура, он, возможно, попытается найти вас после своей мести, если, конечно, останется в живых. Я должна вернутся обратно этим поездом. Так, наверное, будет лучше для вас обоих".
Она помолчала, с ласковой улыбкой, сквозь слезы, глядя на ребенка и добавила:
"Зарема, где тебя найти я через людей узнала от твоей сестры. Твой брат живой, его выпустили на свободу, хотя он сильно избит. А меня послал Заур, он просил передать вам, что дает согласие на воспитание этой девочки, и теперь она - ваша". С этими словами она развернулась чтобы уйти, отрицательно покачав головой в ответ на мое приглашение погостить у нас, отдохнуть с дороги. Но внезапно с громкими рыданиями бросилась к девочке, присела на корточки, целуя ее и гладя по голове. Девочка тоже заплакала, обнимая бабушку. Редкие прохожие озирались на эту сцену, но молча проходили мимо. Наконец Ровзан ушла, а я, как могла утешала Линду, отвлекая ее разговорами о каруселях, лошадках в парке и другими, интересными ей темами.
Прошло около полугода. От отца Линды больше не было никаких известий. Я с трудом оформила статус беженки в УВКБ ООН, убеждая этих чиновников в том, что в Чечне смертельная опасность грозит не только мне, но и "моему ребенку". Правда, я не могла рассказать им всю историю как есть, потому что, как объяснили мне знающие люди, ооновские чиновники могли затребовать документы на удочерение мною Линды и прочие бумаги, которые я не смогла бы нигде им достать. Наконец, меня обнадежили, сказали что в ближайшие месяцы отправят жить в одну из западных стран. И в это время приехала ко мне в гости сестра Залина, привезла кое-какие деньги и, главное, привезла новости об отце Линды.
По моим расчетам, дня через три после приезда Ровзан, в Грозном, и именно в том самом кафе "Линда" праздновал свой день рождения, майор ФСБ Петилин со своими друзьями-подручными из русских и чеченцев, которых люди называют "кадыровыми". А Зауру к тому времени удалось разузнать, что его жена погибла от рук именно этих людей. Те сидели за сдвинутыми столами, произносили тосты за здоровье, поминали погибших своих товарищей, хвастались своими "подвигами". Никто из них не знал, что Заур давно поджидал такого момента.
Заур неожиданно вошел в кафе, показывая взрывное устройство и обвязку - десятки тротиловых шашек...
"Всем сидеть тихо! Теперь моя очередь произнести тост, за упокой души моей жены, за упокой души всех детей и женщин, которых вы убили... Майор, наливай полный стакан солдатского спирта".
"Мы пьем водку", - тихо произнес майор.
"Тогда открывай бутылку!"
Майор дрожащими руками открыл бутылку и протянул Зауру.
"Я буду произносить тост, а майор будет пить за ваш упокой. Майор, пей с горла до дна, сгоришь быстро, а закусывать будешь этой взрывчаткой".
Не успел майор сделать и пяти глотков водки, как исчезла тень Заура, вслед за ним взлетело в воздух и кафе "Линда"... И долго еще падали на землю горящие щепки, куски тел и дымящиеся клочья ткани цвета хаки.
Ну, что ты плачешь?.. Где твоя мама?.. Не плачь, твоя мама сейчас придет". Я открыла свою сумку и искала, чем утешить девочку. Нашла ключи от квартиры и как погремушкой зазвонила ими.
Вдруг я услышала какой-то звук, идущий из небольшой плюшевой игрушки, которую ребенок держал в руках. Не разобрав, что это, я попыталась взять у нее игрушку, но девочка сильно вцепилась в нее. И в это время меня толкнули какие-то проходящие мимо мужчины в штатском, и негромко, но с угрозой в голосе сказали: "Оставь ребенка и уходи быстрей! Не лезь в не свое дело!".
В этот момент я увидела два провода, идущих от игрушки прямо в карман дубленки. Я поняла, что это бомба, и кто-то, обреченный погибнуть, должен подойти к ребенку, но не я. Иначе эти двое не требовали бы у меня убраться.
Опустив руку в карман дубленки девочки, я ощутила какой-то холодный предмет, а потом увидела мигающую красную лампочку, как маяк, и сразу поняла, что это детонатор взрывного устройства.
Стало по-настоящему страшно. Перед глазами пробежали трагические моменты из моей жизни. Мне 35 лет, в этой войне я потеряла мужа и ребенка. Я по частям собирала своего 3-х годовалого сына, которого на куски разорвала ракета. Я тогда торговала на базаре, в 4-м микрорайоне Грозного, прямо перед домом, и сама видела, как самолет стремительно пикировал и выпустил ракеты по нашему дому. Погибли мой муж и ребенок, и многие другие жители нашего дома.
В тот момент я плохо соображала, что делаю. Схватив ребенка, я побежала в безлюдное место и, освободив малышку от этой смертельной "игрушки", бросила ее на землю. И побежала дальше, уже одна, без ребенка. Но почти сразу же мне дорогу перегородил мужчина в штатском и злобно сказал: "Ты, сучка, куда бежишь? К смерти?!". Я отчетливо увидела, как он навел на меня пистолет, сверкнуло пламя, меня с силой толкнуло что-то в грудь и я потеряла сознание.
Пришла я в себя, в 9-й горбольнице, как узнала позже - через три дня. В палате, около моей кровати сидели мои брат и сестра, Зелим с Залиной. Увидев, что я пришла в сознание, они стали спрашивать: "Чей это ребенок? Почему в тебя стреляли?". Я в ответ спросила: "Ребенок жив? Где она сейчас?". Сестра, успокаивая меня, сказала: "Ребенок жив! Он у нас. В прокуратуре думают, что это наш ребенок. В твоих вещах нашли паспорт и по прописке нашли наш адрес. О твоем ранении мы узнали от работников прокуратуры. Они привезли ребенка к нам".
Через месяц я выписалась из больницы.
Когда пришла домой, увидела девочку, играющую во дворе так беззаботно, будто это ее родной дом. Девочка увлеченно играла уже с настоящей куклой, даже не замечая того, что творится вокруг нее. Я подошла к ней и взяла на руки, но она тянулась к кукле, которая осталась лежать на земле. Не отвлекая ее, я оставила девочку играть и зашла в дом. В доме повис вопрос: "Чей ребенок? Что с ним делать? И что же будет дальше?". Этими же вопросами в то время занималась и прокуратура, и сотрудники ФСБ, и даже АТЦ, когда узнали, что ребенок не наш. Для всех этот ребенок был загадкой. Почему хотели взорвать ребенка? И кого хотели взорвать с помощью ребенка? Не давали о себе знать и родители ребенка.
Время шло... Минуты казались часами, часы - днями, дни - неделями. Прошло более одного месяца, когда к нашим воротам подбросили записку. В ней говорилось: "Завтра в кафе "Линда" оставьте ребенка и уходите, это не ваше дело. Если сообщите кому-либо, второй раз пощады не будет". Мы не знали что делать. Сообщить в прокуратуру или нет. Ясно, что ни ребенка и никого другого этим людям не жалко. Ясно также, что ребенок должен стать приманкой для убийства кого-то. При всей жестокости идущей войны, при всей горечи собственных потерь я не могла понять: Как можно убивать кого-либо и использовать при этом безвинное дитя? Какими бесчеловечными должны были быть эти люди, которые хотели сделать так!
Зелим принял решение - ждать развития дальнейших событий. Мы готовились любой ценой предотвратить это страшное преступление. Меня с ребенком перевезли в безопасное место. На второй день, вечером, приехала Залина, сестра моя, и сказала, что девочку надо отдать, что к брату приезжали люди, угрожали ему и требовали ребенка. Дали срок до десяти часов завтрашнего утра. Ребенок должен быть у кафе "Линда", в противном случае мы все можем поплатиться жизнью. "Зачем нам лезть не в свое дело? Хватит и того, что ты чуть не погибла из-за этой девочки", - сказала мне сестра.
Тогда я поняла, что сестра и брат твердо решили отдать ребенка. Я сказала: "Нет! Лучше я умру, но ребенка не отдам, и скажи это брату. А теперь уходи". Сестра заплакала и начала меня упрашивать: "Ты что? Не понимаешь, в какое время мы живем? Лучше отдай ребенка, если они решили его убить, то сделают это любой ценой, но убьют и нас всех вместе с ней. Кто их остановит? Кто нас тут защитит? Кругом беззаконие, нас никто не защитит. Подумай хорошо, зачем нам эти неприятности? Разве мало у нас горя и без этого?". Видя ее состояние, я пообещала сестре, что сама отведу ребенка к кафе. Но в этот же вечер вместе с девочкой покинула Чечню.
О том, как в дальнейшем развивались дома события, я узнала от подруги, которую месяцем позже послала к нам домой. Лейла, моя подруга, рассказала, что на второй день после моего отъезда, вечером к дому брата подъехали вооруженные люди в масках и в камуфляжной форме на трех машинах. Брата и сестру они увезли в неизвестном направлении. Сестру они отпустили на следующее утро, сказав, чтобы она привезла меня с ребенком, если хочет видеть брата живым. Была еще одна новость: объявилась мать девочки. Через Залину и Лейлу она передала мне письмо. В нем говорилось:
"Милая, я не знаю, кто ты такая, но все равно, спасибо тебе, что спасла моего ребенка.
Меня зовут Иман, я - мать той девочки, которую ты спасла, рискуя своей жизнью. Я постараюсь объяснить тебе историю, связанную с ребенком. Мой муж воевал в первую войну и был задержан "кадыровыми" по чьей-то наводке. Они пытались его завербовать, также как и других четверых чеченцев, которые были с ним. Им дали оружие и машину и потребовали, чтобы они убили семьи боевиков, которых им укажут. Муж дал согласие, чтобы выйти оттуда живым, хотя и не собирался этого делать.
Когда его отправили на убийство, он не сделал этого и скрылся от них. В ответ "кадыровы" забрали нашу девочку и в тот день хотели подорвать моего мужа, используя ребенка, но тут вмешалась ты и спасла мое дитя. Мой муж видел тебя, когда ты успокаивала ее, даже смог ее сфотографировать. Но когда к тебе подошли "кадыровы", он подумал, что ты с ними заодно, пока один из них не стал стрелять в тебя. После этого он следил за тобой, и знал каждый твой шаг. Видел, как вы садились в автобус, как вы уехали из Чечни. Муж говорил, что вы его видели и смотрели на него с автобуса, что дочка его узнала. Когда автобус тронулся с места, он сел на такси и сопровождал вас до границы, но когда вы пересекли границу, он приехал обратно и дал мне адрес всех ваших родственников...
То, что произошло у вас дома, он узнал от меня. Когда я рассказала о том, что произошло с твоим братом и сестрой, он сказал: кто бы она ни была, спасибо ей. Он поклялся мне, что отомстит им за все, я уверена, они за это поплатятся, Заура я знаю хорошо... На рассвете он со мной попрощался и уехал. Больше о муже я ничего не слышала, а "кадыровы", те, которые должны были делать подрывы, несколько раз приходили к матери моей и спрашивали Заура. Сама прячусь от них. Но потом почему-то их находили убитыми кого дома, а кого на окраине города. Чья рука легла на них я не знаю, может ФСБ или кто знает, все может быть... Я иногда приходила к твоей сестре Залине, чтобы узнать о ребенке, и случайно наткнулась на твою подругу Лейлу.
Я хотела приехать к тебе, но Лейла запретила, объяснив это тем, что так будет лучше. Я хотела увидеть тебя не меньше, чем ребенка. Если со мной что-то случится, пусть ребенок будет твоим. Передаю тебе серьги и кольца свои, пусть носит, когда вырастет, и сбережения - 20 000 рублей. Меня повсюду ищут, и если найдут, то убьют. А я так хотела хотя бы мельком увидеть тебя, и ребенка своего приласкать, если это возможно...".
Меня сильно тронуло ее письмо, я плакала, перечитывая его вновь и вновь. Написала ответ и указала свой адрес, чтобы она приехала. Мы с девочкой ждали ее маму. Она привыкла ко мне и звала меня мамой, а я ее звала Линдой. Она приняла это имя, а настоящего я не знала. В городе, куда мы убежали из Чечни, Линде нравилось кататься на корабле, на каруселях, гулять по парку и смотреть на животных. Одним словом, мы начали жить, радоваться жизни и почти начали забывать о войне и о своем трагическом прошлом.
Однажды, когда мы с Линдой возвращались из магазина, она подбежала к какой-то женщине, сидевшей возле железной дороги, и залопотала, указывая в мою сторону: "Баба! Баба - мама". По ее оживленному поведению я поняла, что это женщина очень близка ей!
Поздоровавшись, я спросила:
"Вы, наверное, бабушка Линды, да?".
"Вы угадали, но не будем при Инне говорить", - ответила она.
"Вы сказали при Инне? Ее зовут так?".
"Да, я дала ей это имя, но будем звать ее так, как вы зовете, теперь она ваша".
"А Иман где? Что с ней?".
Ровзан (ее звали так) прислонилась к бетонной опоре, горько расплакалась, и ответила:
"Убили ее, она так ждала от вас вестей. Страдала она очень, по дочери тосковала. Нервы ее не выдержали, пошла к вам, хотя подозревала, что там может быть наблюдение. Они подкараулили ее и расстреляли, никто не защитил ее. В чем она-то была виновата?... За что же она поплатилась?... Что я Зауру скажу?... Сейчас его уже не остановишь? Он не успокоится пока не отомстит всем, кто разрушил его семью. Теперь он будет охотиться за ФСБ и "кадыровыми".
Ровзан обняла и погладила свою внучку.
"Этот ребенок - единственный родной человечек, который осталась у Заура, он, возможно, попытается найти вас после своей мести, если, конечно, останется в живых. Я должна вернутся обратно этим поездом. Так, наверное, будет лучше для вас обоих".
Она помолчала, с ласковой улыбкой, сквозь слезы, глядя на ребенка и добавила:
"Зарема, где тебя найти я через людей узнала от твоей сестры. Твой брат живой, его выпустили на свободу, хотя он сильно избит. А меня послал Заур, он просил передать вам, что дает согласие на воспитание этой девочки, и теперь она - ваша". С этими словами она развернулась чтобы уйти, отрицательно покачав головой в ответ на мое приглашение погостить у нас, отдохнуть с дороги. Но внезапно с громкими рыданиями бросилась к девочке, присела на корточки, целуя ее и гладя по голове. Девочка тоже заплакала, обнимая бабушку. Редкие прохожие озирались на эту сцену, но молча проходили мимо. Наконец Ровзан ушла, а я, как могла утешала Линду, отвлекая ее разговорами о каруселях, лошадках в парке и другими, интересными ей темами.
Прошло около полугода. От отца Линды больше не было никаких известий. Я с трудом оформила статус беженки в УВКБ ООН, убеждая этих чиновников в том, что в Чечне смертельная опасность грозит не только мне, но и "моему ребенку". Правда, я не могла рассказать им всю историю как есть, потому что, как объяснили мне знающие люди, ооновские чиновники могли затребовать документы на удочерение мною Линды и прочие бумаги, которые я не смогла бы нигде им достать. Наконец, меня обнадежили, сказали что в ближайшие месяцы отправят жить в одну из западных стран. И в это время приехала ко мне в гости сестра Залина, привезла кое-какие деньги и, главное, привезла новости об отце Линды.
По моим расчетам, дня через три после приезда Ровзан, в Грозном, и именно в том самом кафе "Линда" праздновал свой день рождения, майор ФСБ Петилин со своими друзьями-подручными из русских и чеченцев, которых люди называют "кадыровыми". А Зауру к тому времени удалось разузнать, что его жена погибла от рук именно этих людей. Те сидели за сдвинутыми столами, произносили тосты за здоровье, поминали погибших своих товарищей, хвастались своими "подвигами". Никто из них не знал, что Заур давно поджидал такого момента.
Заур неожиданно вошел в кафе, показывая взрывное устройство и обвязку - десятки тротиловых шашек...
"Всем сидеть тихо! Теперь моя очередь произнести тост, за упокой души моей жены, за упокой души всех детей и женщин, которых вы убили... Майор, наливай полный стакан солдатского спирта".
"Мы пьем водку", - тихо произнес майор.
"Тогда открывай бутылку!"
Майор дрожащими руками открыл бутылку и протянул Зауру.
"Я буду произносить тост, а майор будет пить за ваш упокой. Майор, пей с горла до дна, сгоришь быстро, а закусывать будешь этой взрывчаткой".
Не успел майор сделать и пяти глотков водки, как исчезла тень Заура, вслед за ним взлетело в воздух и кафе "Линда"... И долго еще падали на землю горящие щепки, куски тел и дымящиеся клочья ткани цвета хаки.
пятница, 28 мая 2010 г.
четверг, 27 мая 2010 г.
пятница, 21 мая 2010 г.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)